środa, 15 sierpnia 2018

ШЕПОТЫ И ТЕНИ (18)

Анджей Юлиуш САРВА

Шепоты и тени (18)




Крестины



Прошла зима, наступила распутица. По сандомирским улочкам стремительно неслись ручейки, выбиваясь из сугробов сбитого и обледеневшего снега, что таял в лучах солнца, поднимавшегося в полдень всё выше и всё жарче согревавшего землю. У  Вислы в зарослях зацвели ракиты, и по воскресеньям, после обеда, но еще до вечери, к реке тянулись целыми толпами люди, а после возвращались в город с охапками вербовых веток. Дети соревновались друг с другом, кто найдет самые красивые почки. В этот короткий предвесенний период смотритель поймы закрывал глаза на эти прогулки и не гонял людей из зарослей — уважал традицию. Наверняка он вспоминал, возможно и с некоторым трепетом, как сам ребенком приходил сюда за вербой.

А потом наступил апрель, от цветущего орешника ветер нес целые облака золотистой пыльцы. Золотая мать-и-мачеха улыбалась среди пробившейся молодой зелени травы. Элегантные, хотя и скромные первоцветы на длинных стеблях манили к себе первых пчел. В траве синели фиалки, испускавшие чудесный сладкий аромат. Было спокойно, тихо, безопасно. Город пробуждался от зимнего сна. Люди повеселели и с радостью начинали готовятся к приближающимся пасхальным праздникам.

В одну солнечную субботу, сразу после полудня, когда мы с мамой как раз были дома, кто-то постучал в нашу входную дверь. Ана пошла открывать, и через мгновение вернулась с вопросом, может ли она впустить Розальку и ее мужа. Услышав эти слова, я немного смутился, мама же явно обрадовалась, и через минуту гости уже сидели в гостиной.

— Ана, подай-ка нам чай. И это вкусное рассыпчатое печенье, — попросила мама.

Хотя гости немного смущались и пытались отказаться от угощения, мама всё же настояла, и вскоре все мы пили изысканный чай и ели великолепное печенье.

— И что же вас, мои дорогие, привело в наш дом?

Войтек Карчинский кашлянул два раза, как бы не зная, с чего начать, но Розалька его опередила:

— Мы просто хотели вам сказать, что у нас родился сын...

— О! Поздравляю! — мама вскочила с места и поцеловала Розальку. — Здоровый? Сильный?

О, да! Здоровый, сильный и... красивый, — Розалька улыбнулась. — В общем, у меня к вам просьба. Пусть Стась будет его держать его во время крещения...

Сказав это, она выразительно посмотрела на меня, почти сверля глазами. Я похолодел от этих слов, не зная, какой придумать повод для отказа. Ситуация была для меня весьма неловкой... Но помня, что «ребенку не отказывают», я сдался, покивал головой и пробурчал под нос:

— Ну, хорошо...

Мама укоризненно на меня посмотрела.

— Стась! Сынок! Это же честь! Ты посмотри, какое доверие господа Карчинские тебе оказывают! А ты вот так под нос... Ворчишь...

Я скривил рот в натянутой улыбке:

— И когда крестины? На какое время их планируете?

— На праздники, на Пасху.

* * *

Крещение обещало быть исключительно торжественным! Родители были состоятельными и поэтому желали, чтобы крестины прошли представительно и с помпой. Я очень боялся, что не справлюсь со своей ролью в костеле — мне всё труднее удавалось выдерживать богослужения и церковные церемонии. И я совсем не представлял себе, как смогу принимать деятельное участие в обряде и отвечать священнику от имени ребенка. Моего ребенка...

К счастью, оказалось, что нам с кумой отведена роль второй пары, и мы должны были просто стоять рядом с настоящими крестными и придавать торжеству блеск. Держать ребенка и отвечать священнику предстояло крестным отцу и матери.

В храме собралось уже много гостей, все они после церемонии были приглашены на крестины. И хотя до начала обряда оставалось всего несколько минут, я уже мучился от нетерпения, а потому, заметив выходящего из притвора ксендза, я вздохнул с облегчением. Священник и крестные родители от имени мальчика начали диалог:

— Чего ты ждешь от церкви Божией?

Веры.

— Что дает тебе вера?

— Вечную жизнь...

Мой мозг будто отключился, я не видел и не понимал того, что происходило дальше. Я стоял как парализованный, а в голове у меня раздавалось нечто похожее на жужжание сотен и тысяч пчел, собирающих нектар в гуще цветущей акации теплым июньским днем... Из этого сна вырвали меня лишь слова священника:

— Exorcizo te, omnis spiritus immunde, in nomine Dei Patris omnipotentis, et in nomine Jesu Christi Filii ejus... — Изгоняю тебя, дух нечестивый. Во имя Бога Отца Всемогущего и Иисуса Христа, Сына Его...

По всему моему телу внезапно пробежала сильная дрожь. Я почувствовал необычайный холод в груди, а горло будто сдавил какой-то чудовищный, железный кулак. Я с трудом удержался на ногах.

Тем временем обряд продолжался:

Отрекаешься ли ты от злого духа?

Отрекаюсь.

И всех дел его?

Отрекаюсь.

И всей гордыни его?

Отрекаюсь.

Хочешь ли ты креститься?

Хочу.

— Bogumilus, ego te baptizo in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. — Богумил, я тебя крещу, во имя Отца, и Сына и Святого Духа. Аминь.

Я пришел в себя только за пределами храма. Я безвольно следовал за толпой, меня толкали со всех сторон и несли в общем потоке. Кажется, только поэтому я не упал. В голове настойчиво пульсировала одна мысль, укладывавшаяся в три слова: «Богумил, сын Станислава... Богумил, сын Станислава... Богумил, сын Станислава...» Много лет назад некий Станислав в страшном грехе породил некого Богумила... Когда же это было... Это уже было... Уже было...

А у боковой калитки, расположенной напротив северного входа и ведущей к особняку сандомирских епископов, стояла Розалька с мужем, крестные родители и гости, а среди них и моя мама.

— Стась! Ты здесь! Куда же ты запропастился? Так внезапно, сразу после крещения исчез?! Ты хорошо себя чувствуешь? Ты очень бледный. И горячий, — забеспокоилась Розалька и провела ладонью по моему горячему лбу.

— Со мной ничего. Мне просто было немного дурно, стало подташнивать, и потому я не причастился...

— Но тебе уже лучше? На крестины идешь?

Охотнее всего я пошел бы домой, упал в постель и, несмотря на прекрасное, солнечное утро, попробовал заснуть, но мама ответила за меня:

— Конечно, конечно, он пойдет! Это же его первый крестник! И как бы это выглядело? Крестный на крестинах не был.

* * *

У молодых Карчинских еще не было собственного дома, хотя сразу после свадьбы родители Войтека принялись за его строительство. Розалька упросила, чтобы дом поставили как можно ближе к городу, не в Герлахове, а на Халупках, у подножия Крукова, рядом с тем местом, где еще до замужества она пасла корову. Войтек ее поддержал, ему хотел жить поближе к Рыночной площади, а не так далеко, как сейчас. Однако пока дом не построен и не готов к проживанию, Розалька ни за какие сокровища не согласилась бы жить со свекром и свекровью под одной крышей. Она предпочитала оставаться на Халупках, ютясь в одной комнате с родителями. Крестины первенца устроили там же, и в этом ничего странного не было.

Хата Ручинских была маленькой, но это вовсе не мешало празднику. День, несмотря на весеннее время, выдался исключительно теплым и приятным. В саду за домом стояли импровизированные столы, сделанные из снятых дверей, поставленных на сколоченные крест-накрест доски. Сюда же вынесли табуретки и лавки. Розалька с матерью, тещей и свекровью крутились вокруг гостей, разнося тушеную говядину и свиное сало, куски свиной колбасы, квашеную капусту с тмином и литровые бутылки с водкой. Были также черный зерновой кофе с сахаром и чай с араком для лучших гостей, но были и простые дрожжевые лепешки, посыпанные сверху крупной солью. И когда уже каждый из гостей был получил свое угощение, Розалька взяла сына из рук крестной матери и подошла с ним ко мне.

Смотри, Стась, какой замечательный у нас ребенок...

Да... Действительно...

— А ты не возьмешь сына на руки?

Я молчал.

— Ну? Не бойся... Возьми, — Розалька бесцеремонно протянула мне ребенка, и этот жест вызвал живой интерес стоящих поблизости баб.

— Ну, панич, бери дитё. Бери, да смотри, чтоб не навернулся.

У меня не было выхода. Я протянул руки, взял Богумила и, приподняв левой рукой его головку, прижал к груди. Я почувствовал, как в душе разливаются нежность и тепло. А в глазах у меня стали наворачиваться слезы...

* * *

— Розалька, а Розалька, ну, подойди ко мне, —

Войтек осторожно взял жену под руку и хотел отвести в сторону. Однако женщина отшатнулась от него и с нескрываемой злостью, с глазами полными презрения, посмотрела на мужа и прошипела:
— Чего тебе надо? Оставь меня в покое!

Гости посмотрели на молодых, и Розалька, не желая показывать людям свои отношения с мужем, всё же пошла за Войтеком. Они встали под невысокой вишней, в цветущих ветвях которой громко жужжали пчелы. Не было слышно, о чем говорили супруги, было видно только, как яростно при этом они жестикулируют. Наконец Розалька отступила и, подобрав юбку, вернулась к гостям.

Войтек же остался стоять под вишней, откинувшись на серо-коричневый ствол дерева, с которого узкими полосками отслаивалась кора, а из трещин сочилась янтарно-золотистая липкая смола.

Водки на столах было в избытке, никто ее не жалел. Поэтому очень быстро начались припевки, подходящие к данному случаю, анекдоты, громкие разговоры, взаимные колкости, тосты за здоровье и добрую жизнь ребенка. Кое-кто пытался даже танцевать, хотя музыки не было. Розалька преследовала меня, ходила за мной по пятам и никак не хотела отвязаться. Она была любезной, насколько могла, кокетничала, делала сладкое выражение лица и масляные глазки. В конце концов мне удалось сесть между мамой и каким-то пожилым мужчиной, которого я не знал даже в лицо. Только тогда я смог освободиться от ее назойливых приставаний. Я поискал глазами Войтека, направлявшегося в тот самый момент к столу со снедью. Я заметил, как он одной рукой захватил два или три 3 куска колбасы, а другой — еще не начатую бутылку водки. Позже он незаметно оставил гостей и одиноко пошел в сторону дома. Я уже знал, что будет дальше... У меня защемило сердце от какого-то чувства жалости к нему... И тут же я услышал голос сидящего рядом мужчины, который заметил то же, что и я:

— Ой, нехорошо, нехорошо... Плохо это кончится для обоих... Ведь водка — что палка: кто пьет — того бьет, пока в конец не убьет. Ребенка только жалко...

Перевод с польского М.В. Ковальковой


ПОКУПКА:




Copyright © 2017 Andrzej Juliusz Sarwa
All rights reserved.