Анджей Юлиуш САРВА
Шепоты и тени (17)
Радение
Небо
заволокли густые серо-белые снеговые
тучи. Когда я выходил из школы, снег еще
не начался, но едва я сделал первые
пятьдесят шагов, как с неба повалили
толстые, тяжелые и влажные хлопья. Они
не кружили в воздухе, а тяжело осыпались
в беззвучном неподвижном воздухе, не
потревоженном даже самым легким
дуновением ветра. Снег был столь обильным,
что видимость уменьшилась до нескольких
метров, и я шел почти на ощупь, с трудом
находя дорогу домой. Я вышел через
школьные ворота на улицу и у поворота
направо вдруг почувствовал, как чья-то
рука легла мне на плечо. От неожиданности
я вздрогнул, резко повернулся и тут же
напротив своего лица увидел лицо капитана
Гричихина.
— Ну,
парень, что это ты меня избегаешь? Ты
забыл о нашем уговоре?
Капитан
был последним человеком, которого мне
сейчас хотелось бы видеть. Однако у меня
не было выбора. Мне приходилось жить с
ним если не в дружбе, то по крайней мере
в согласии, он слишком много знал обо
мне, а у меня была тайна, которая никогда
не должна была выйти наружу.
— Ну
вот, сразу уж избегаю! Я весной школу
заканчиваю, учеба у меня, занятий много...
— Да-а-а?
— спросил он протяжно. — Но хотя бы один
вечер, хотя бы изредка, у тебя получится
мне посвятить?
— Наверное,
получится... — промямлил я себе под нос.
— Ну,
тогда пусть будет это завтрашний вечер.
У меня на квартире, в восемь. Будь
пунктуальным. И только попробуй не
прийти!...
В
голосе Гричихина прозвучала угроза.
* * *
Я
стряхнул снег с шапки. Березовой метлой,
прислоненной к дверному косяку у
квартиры капитана, я очистил ботинки,
а затем энергично постучал. Дверь
открылась почти сразу же. Я вошел внутрь.
В прихожей висела верхняя одежда
нескольких человек: дорогая дамская
соболиная шуба, потертое девичье пальто,
военная шинель с отличительными знаками
подпоручика на погонах и что-то еще —
я не присматривался. Я снял с себя плащ,
шапку и отдал их Гричихину, чтобы он
нашел для них место на вешалке. Я
почувствовал, что готовится что-то
необычное, потому что никогда прежде
не видел денщика, офицерского камердинера.
Капитан
жестом велел мне снять с себя также
одежду и исподнее белье, после чего
подал мне длинную белую рубаху, украшенную
русской народной вышивкой, в которую и
велел мне облачиться.
— А
что это должно быть, Андрей Федорович?
— Радение.
Сегодня первое радение, богослужение
такое... Покаянное.
— Андрей
Федорович, но я же не один из вас!
— А
кто-нибудь, кроме нас двоих, об этом
знает? Ты нужен мне, — он дьявольски
улыбнулся, скривив рот в неприятной
гримасе. — Впрочем, тебе понравится,
обещаю!
Я
ничего не ответил. Этот русский держал
меня в своих руках, и мне приходилось
быть послушным. Я переоделся в выданную
мне рубаху, натянув ее прямо на нагое
тело. Капитан также переоделся и, толкая
меня вперед перед собой, провел в
гостиную. Помещение было убрано и
украшено по-праздничному. Мебель была
сдвинута к стене, и там сидела небольшая
группа, состоявшая из трех женщин и
мужчины, одетых в такие же рубахи, как
и моя. Я внимательно к ним присмотрелся.
В
мужчине я узнал молоденького, почти
ребенка, подпоручика Гаврилу Рафаиловича
Корякина. По его взволнованному лицу и
удивленным глазам читалось, что он
наверняка в первый раз собирается в
чем-то подобном участвовать. Женщины
были разного возраста. Они рядом сидели
на софе в такой последовательности: с
левой стороны высохшая дама, в возрасте
далеко за семьдесят, Анастасия Ивановна
Гончарова, в центре — ее молоденькая
служанка с личиком ангела, который было
самое большее четырнадцать лет, Катя
Толмачева, а с правой стороны — незнакомая
мне девушка, судя по виду, лет двадцати.
Истинная красота, благородные и утонченные
черты лица — таких женщин я еще никогда
в своей жизни не видел. Я взглянул ей
в глаза и тут же в них утонул. Меня будто
внезапно поразила молния, а в голове
появилась настойчивая мысль, что она
должна быть моей...
Хозяин
явно это заметил, но только усмехнулся
из-под усов и тут же представил мою
скромную особу собравшимся. Следом он
обратился ко мне:
— Ты,
кажется, почти всех знаешь, кроме моей
духовной жены... Познакомьтесь. Ольга,
— девушка вежливо кивнула мне головой.
Было
самое время начинать богослужение.
Капитан встал посередине гостиной,
остальные окружили его со всех сторон.
Все мужчины, были одеты в одинаковые
свободные белые рубахи с широкими
рукавами, доходившие до пят. На женщинах
же были белые платья, а на головах белые
платки.
Ольга
затянула грустную, протяжную песню,
которую подхватили остальные. Не зная
слов, я только подпевал простой, но
берущей за душу мелодии.
Капитан
раздал собравшимся березовые розги, а
потом мы начали сначала медленно кружить,
а потом бегать вокруг нашего духовного
проводника, ударяя друг друга по спине
и одновременно мелодично скандируя:
— Себя
хлещу, Христа ищу!... Себя хлещу, Христа
ищу!... Себя хлещу, Христа ищу!...
Атмосфера
в гостиной накалялась. Я чувствовал,
что сейчас со мной произойдет что-то
еще. И я не ошибся. Собравшиеся начали
впадать в транс, наполовину бессознательные,
почти невидящие глаза они возносили
кверху, постанывая и тяжело вздыхая. А
потом... Потом неизвестно, кто и когда
внезапно задул все свечи. В темноте
видны были только неясные темные силуэты,
свалившиеся на ковер. Я слышал нервный
смех, всхлипывания, вздохи... И внезапно
я почувствовал на себе тяжесть чужого
тела. В слабом блеске лунного света,
отражавшегося от снега, накрывавшего
мир за окном, я заметил почти детское
личико Екатерины... Я знал уже, что будет
дальше... Я пробовал от нее отстраниться,
чтобы подхватить Ольгу, но меня опередил
Гричихин и брутально оттолкнул меня от
нее... Я смирился и отдался Екатерине...
* * *
За
окном занимался рассвет, когда собравшиеся
на радение и стали расходиться по домам.
Кроме Ольги, отправившейся в спальню
хозяина. Капитан дал мне знак, чтобы я
еще на минутку остался. Я оделся и сел
возле столика у двери, ведущей на кухню.
Гричихин поставил передо мной штоф с
водкой и две рюмки. Налил, чокнулся со
мной и выпил. Выпил и я.
— И
что? Как тебе понравилось?
— Что
же... Интересно... — я криво усмехнулся,
потому что мне было неприятно продолжать
эту тему.
— Да,
знаю, — он понимающе улыбнулся, — ты бы
хотел Ольгу.
— Ой,
да! — ответил я, воодушевившись, и
взглянул на офицера горящими глазами.
— Ой, да! Но... Но это возможно? Андрей
Федорович, а? Возможно?
— Да-а-а,
— ответил он протяжно. — Да... Хрупкая
и сочная эта моя Ольга? Да?
— Очень...
Душу бы отдал, чтобы с ней... Быть... Но
ведь ничего у меня не выйдет, правда?
Ничего с этого? Вы любите ее. Вы же как-то
мне об этом говорили...
— Ясно,
что говорил... Ну и что с того, что
говорил?... Гричихин улетел мыслями
куда-то далеко, подпер подбородок кулаком
и, сверля глазами полную рюмку, говорил
скорее себе, чем мне:
— Любит,
не любит... Обман всё это и заблуждение...
Сегодня любит, завтра возненавидеть
может. Сегодня она соблазнительна и
привлекательная, завтра — старуха
немилая, послезавтра — гниющий труп.
Дать тебе ее? — он поднял на меня глаза.
—
Дайте... — прошептал
я.
— Хорошо,
бери... — позволил он мне, также шепотом
произнося эти слова. Но тут же как бы
очнулся от летаргического сна. — Но не
задаром!
— Продать
мне ее хотите? Андрей Федорович? Что
вы?! За деньги?
Он
выпрямился в кресле и впился глазами в
мое лицо:
— За
деньги?! За кого ты меня принимаешь?! За
сутенера? А ее за шлюху?!
— Андрей
Федорович, простите, я не это имел в
виду...
— Да...
Знаю... Слушай, парень... Твоя тетя, кажется,
была колдуньей или ведьмой?...
— Что
вы? Всё это сплетни... Ни колдуньей, ни
ведьмой она не была. Да, интересовалась
загадками и тайнами природы, знаниями,
сущностями из других измерений... Однако
вы же сами это знаете.
— Вот
именно, — злобно улыбнулся он и выпил
следующую рюмку водки. — Вот именно.
Всё к одному сводится. Говорят, что у нее
была Черная книга и другие магические
книги... Правда ли это?
— Может,
правда, может, нет...
— Ты
хочешь Ольгу?
Я
молчал. Капитан встал, открыл дверь в
спальню. Взял зажженную свечу и приблизился
с ней к постели, одновременно приглашая
меня за собой. В небрежно раскинутой
постели лежала, погруженная в глубокий
сон, та, которую он мне минуту назад
предлагал. Я сделал шаг вперед, в
направлении лежащей. Гричихин схватил
меня за плечо и осадил на месте.
— Нет,
нет! Не сейчас. Только не это! Отдашь мне
магические книги, которые остались
после тетки... Тогда я отдам тебе Ольгу.
Навсегда, — и он посмотрел на меня
вопросительным взглядом.
— Пусть
будет так, — ответил я сдавленным
шепотом, громко сглатывая слюну. — Когда
обмен??
— Книги
отдашь завтра, Ольгу получишь на следующем
радении.
— Мне
так долго ждать? Это несправедливо.
— Может,
и несправедливо, но разумно. На радении
она не сможет тебе отказать. А так, что
я ей скажу? Что я ее продал? Корысти ради?
Может быть, она бы меня и не возненавидела,
но... Это как-то глупо...
С
такой аргументации я не мог не согласиться.
Я кивнул головой в знак согласия, и еще
раз громко сглотнул слюну.
* * *
— Нет!
Ты не выйдешь! Ни под каким предлогом.
Только через мой труп!
Ана
заслонила собой дверь, ведущую из
прихожей на улицу.
— Ана!
Уйди с моей дороги! Я должен!
—
Нет, нет и нет!
— Ана,
Почему?!
— Если
ты выйдешь, я тебя никогда уже больше
не увижу. Несчастье, несчастье тебя
ждет!
Я
пытался ее оттолкнуть, но Ана хватала
меня за одежду, за ноги. В итоге она
легла поперек дверного проема, полностью
его заблокировав. Время шло, проходили
минуты, миновало полчаса. Ана не уступала.
В итоге я сдался, махнул рукой и вернулся
в свою комнату. Я уже знал, что из дома
выходить нет смысла. Радение давно
началось. Они не могли так долго ждать
меня, а после начала наверняка уже не
пустят.
Я
был в ярости, потому что Гричихин забрал
книги, а я даже не приблизился к Ольге.
Может быть, теперь он захочет посмеяться
надо мной, обмануть? Может быть, скажет,
что у меня был шанс, но я им не воспользовался.
Мол, он хотел договор сдержать, но я
отказался от оплаты. Я грыз себе пальцы
в бессильной ярости.
В
прихожей скрипнула дверь. Мама возвращалась
из костела. Я упал в одежде на кровать
и пытался заснуть, однако мне это не
удавалось.
* * *
В
коридоре второго этажа Collegium Gostomianum,
в котором располагалась наша школа,
ученики стояли, сбившись в группки, и
напряженно, громким шепотом о чем-то
спорили, активно при этом жестикулируя.
Я присоединился к одной из таких группок
и с любопытством спросил:
— Что
произошло?
— А
ты не знаешь?! — удивленно воскликнул
по-польски упитанный и толстощекий
ученик первого класса.
— Если
ты изволишь мне сказать, то я буду знать.
Ну, так что случилось?
— Жандармы
сегодня ночью обнаружили тайное сборище
сектантов! Их арестовали!
Я
побледнел и деревянным голосом с трудом
выдавил из себя:
— Каких
сектантов? Кого? Где?
— Ну,
этого капитана пограничников Гричихина
и подпоручика Корякина. А! Были там и
три женщины, но я не знаю, кто. Они
встречались на квартире капитана. И
знаешь, еще что? Жандармы во время обыска
нашли там еще страшные тайные книги,
кажется, сатанинские.
— И
что? Что с этими книгами? — я продолжал
спрашивать сдавленным голосом.
— Кажется,
поп их забрал, чтобы посмотреть, что это
такое.
— А
что с арестованными?
— Ну
как это что? Что ты спрашиваешь, как
ребенок! Офицеров разжалуют, сорвут
погоны и отправят в ссылку, в Сибирь.
Хотя, собственно, это касается только
одного офицера, Корякина, потому что
Гричихин не дал взять себя живым и
застрелился. А что решат в отношении
женщин, того этого я не знаю.
Я
отошел в сторону и остановился возле
окна, бессмысленно глядя в туманную
мглу. В голове роились разные мысли, но
одна преобладала над всеми остальными:
если бы не Ана, то я бы сейчас сидел за
решеткой, а потом, возможно, меня погнали
бы по этапу в Сибирь. Ана меня спасла...
Но откуда она знала? Откуда она знала,
что произойдет? Неважно. Вчера я был на
нее зол, а сегодня должен ее поблагодарить.
* * *
Отец
Иоанн Игнатьевич Филотович сидел возле
обеденного стола и смотрел на разложенные
на нем ряды книг. Некоторым из них, судя
по внешнему виду, была не одна сотня
лет, другие же были почти современные.
От волнения батюшка прикрыл глаза. Он
взял в руки первую с края книгу. Это была
очень старый том, оправленный в доски
и обтянутый пожелтевший от старости,
но в прошлом белой, тисненой растительными
орнаментами, кожей. Отец Иоанн открыл
титульную страницу и прочел: Ioannes Wierus
«Pseudomonarchia Daemonum», под заголовком
стоял автограф автора. Он взял следующий
том. «Lemegeton sive Clavicula Salomonis Regis»... А
ведь были и другие, еще более ценные
книги. От избытка чувств батюшка громко
сглотнул слюну.
— И
что это такое, душа моя? Что это за книги?
— спросила матушка Ирина Андреевна,
бесшумно встав за спиной мужа. — Выпьешь
чаю? Я поставлю самовар. Хочешь?
— Поставь,
поставь душенька, — Иван Игнатьевич
кивнул головой в знак согласия. — Что
за книги, спрашиваешь? Бесценные,
бесценные для коллекционера... Даже не
представляешь, какое состояние лежит
на этом столе...
Священник
брал книги по очереди одной рукой, как
бы взвешивая их, а второй поглаживал
седеющие бороду. Ирина ушла на кухню.
Отец Иоанн то клал книги на стол, то
снова брал их в руки, а мысли кружили
у него в голове. «Ох! Если бы их тайно
продать, вывести в Петербург или еще
лучше в Вену... Какие бы это были деньги!
Нашей Машеньке досталось бы такое
приданое, что она стала бы лучшей партией
в губернии! А может быть, и во всем
Привисленском крае... А за это, — он взял
в руки очередной том, — за это наш Юра
мог бы и лучшее образование получить,
в Париже или в Англии, и обеспечить себя
до конца жизни. А может, и какое-нибудь
хорошее имение купить...»
Батюшка
поднял глаза от стола, от разложенных
книг и посмотрел в Красный угол, откуда
на него взирал, будто с укором, большой
образ Христа Спасителя, перед которым
горела вечная лампада, мерцая желтоватым
пламенем. Он опустил взгляд, не смея
смотреть в глаза Господа, и трижды
перекрестился. Он снова взглянул на
разложенные книги... Машенька... Приданое...
Юра... Хорошее именьице... образование...
Рука у него дрогнула, когда он брал две
самые ценные книги, чтобы скрыть их под
рясой...
—
Ирина! Ирина! Поди
же сюда!
Худенькая
женщина быстро подбежала к нему.
— Иван
Игнатьевич, еще минута-две. Еще минуточка.
И будет кипяток. Чаю напьешься, отдохнешь...
—
Я не за этим тебя
звал, голубушка.
— А
зачем же, батюшка?
—
А не видала ли ты
где-нибудь кочерги?
— Ой!
А ее нету рядом с печкой? Ах, нет. Я сейчас
принесу из гостиной. Наверное, я туда
по рассеянности вынесла. Там сейчас
две, а здесь ни одной.
Через
несколько мгновений она вернулась. Поп
взял кочергу из ее рук, осторожно открыл
ею раскаленную докрасна дверцу большой
изразцовой печи, следя, чтобы жар не
попал на пол, и начал спокойно,
систематически бросать на тлеющие угли
одну за другой, дьявольские книги,
которые брал со стола. Сначала они
занимались ярким пламенем, устремлявшимся
вверх, потом пламя угасало и едва
скользило по свернувшимся почерневшим
страницам. Тогда отец Иоанн ворошил и
переворачивал книги латунной кочергой,
до тех пор, пока их полностью не пожирал
огонь и они не рассыпались в серый
пепел...
Ирина
сидела рядом и молча наблюдала за работой
мужа. Тот наконец поднялся с колен,
выпрямился и сначала побледнел, а потом
покраснел так сильно, что даже жена с
нескрываемым беспокойством спросила:
— Иван
Игнатьевич, что с тобой? Ты болен?
— Да,
голубушка... Я болен... Душа у меня заболела,
но Господь Бог меня уже вылечил...
Он
засунул руку под рясу и вынул спрятанные
там книги, а потом одну за другой кинул
в огонь...
—
Иван Игнатьевич,
что ты? Что это? Что ты сейчас сжег?
— Приданое
Машеньки.. И будущее Юры... А может... Может
и мое вечное проклятие...
— Ой!
Иван Игнатьевич, плетешь ты что-то не
то. Выпей-ка чайку с малиной и марш в
постель! Отдохнешь, и до утра всё пройдет!
— Хорошая
ты женщина, Ирина.
Перевод с польского М.В. Ковальковой
ПОКУПКА:
Copyright © 2017 Andrzej Juliusz Sarwa
All rights reserved.
