Анджей Юлиуш САРВА
Шепоты и тени (24)
Умиротворение
Баржа
зарылась носом сандомирский берег.
Пограничники, рутинный контроль.
— Домой
возвращаешься? — спросил меня какой-то
молодой солдат с залихватски сдвинутой
на затылок шапкой.
—
Ага, возвращаюсь...
—
Привет! — улыбнулся
он мне.
Миновав
парня, я направился к сандомирскому
утесу и стал подниматься по лестнице к
Подолью. Мне хотелось лететь, как на
крыльях, но ноги были будто из свинца.
Чудовищный страх сжимал мое сердце.
И
вот наконец я дотащился до дверей родного
дома. Потянул ручку. Дверь поддалась.
Оказавшись в прихожей, я с наслаждением
сделал глубокий вдох. Из гостиной долетал
веселый голос моей мамы, она не то пела,
не то читала детский стишок:
Мы
с тобой такие птицы:
Не
умеем мы трудиться.
Купим
мы себе возок,
Будем
в нем возить песок,
А
на этот, на песок
Высадим
себе лучок.
Ах
ты, лук, ты наш лучок,
Что
ни парень — дурачок.
Я
остановился в дверях гостиной и замер,
глядя на маму... с ребенком в руках.
Заметив меня, она в первый момент и сама
будто бы окаменела от удивления, но тут
же обернулась к малышу, которого нянчила:
— Посмотри,
мой маленький, посмотри, кто пришел. Это
твой папочка...
Я
сделал несколько шагов в направлении
своего сына, но тот скривил мордашку и
со всей силы уткнулся головкой в бабушкину
щеку.
— Не
переживай, Стась. Он просто тебя не
знает, но я уверена, что вы полюбите друг
друга...
А
кто-то позади меня произнес:
—
Ты вернулся?
Я
обернулся и посмотрел на Розальку. Руки
у нее были все в муке, скорее всего, она
была занята приготовлением обеда.
—
Я вернулся...
—
Ну, тогда я тут уже
не нужна...
Она
стала вытирать руки о передник а я упал
перед ней на колени и, будто маленький
ребенок, который нашалил и просит
прощения, зарыдал. Горечь заливала мне
горло, стиснутое, словно от невыносимой
боли.
—
Розалька, ты меня
простишь?
Она ничего не
ответила, лишь слезы появились в ее
глазах.
— Ты
даже не знаешь, сколько она из-за тебя
выстрадала, Стась, — прошептала мама.
— Ты
станешь моей женой?
Она
снова ничего не ответила, только энергично
кивнула головой и выбежала в кухню…
* * *
Едва
в соборе Святого Духа закончилась самая
ранняя воскресная месса, Розалька робко
прошла в ризницу. Ксендз как раз снимал
литургическое облачение, в чем ему
помогал послушник. Сестра милосердия
хлопотала возле комода, перекладывая
что-то в ящиках.
—
Ну, что там, дитя
мое? Тебе что-то нужно?
— А
я только хотела поблагодарить Господа
нашего Иисуса Милосердного, за милость
которую даровал мне и моим близким. И
за то, что нас из настоящей бездны
вывел...
— Ты
хочешь на святую мессу пожертвовать?
— И
это тоже... но я принесла кое-что... это
надо бы повесить в часовне Господа
Иисуса Милосердного, у Его чудотворной
фигуры.
Розалька
развернула узелок, что держала в руках,
достала из него кинжал старинной работы
и протянула священнику. Это был тот
самый кинжал, который она некогда
отобрала у Стася, не дав ему наложить
на себя руки.
—
Я хотела бы попросить,
чтобы его там повесили в качестве дара...
Священник
взглянул на клинок как-то странно, но
ничего не сказал. Он принял то, что ему
дали, лишь кивнув головой в знак
благодарности. Розалька тогда оставила
еще пару рублей на мессу, поклонилась
и вышла.
Ксендз
осмотрел кинжал и тут же буркнул себе
под нос:
— Мне что, нож
вешать возле Иисуса Христа?! Ну и ну!
Он
выдвинул нижний ящик комода, не заполненный
ничем ценным, кроме рухляди, что «еще
может пригодиться», но ни разу так и не
пригодилась, и небрежно засунул туда
кинжал. Кинжал Семберков.
Перевод с польского М.В. Ковальковой
ПОКУПКА:
Copyright © 2017 Andrzej Juliusz Sarwa
All rights reserved.
