ШЕПОТЫ И ТЕНИ (14)

Анджей Юлиуш САРВА

Шепоты и тени (14)

Дыхание Левиафана

Первое воскресенье октября выдалось прекрасным и теплым тем последним остатком тепла, что еще не поглотили печальные туманы, стелющиеся над лугами и лежащие в оврагах, и не развеяли осенние вихри, несущие с собой волны ледяного дождя. Солнце пригревало, листья на деревьях начинали уже менять свой цвет, и зелень крон обильно дополняли золото, бронза и пурпур... Со стороны Рыбитв доносился отзвук народных припевок, однако настолько невыразительный, что я не мог различить ни мелодии, ни слов. Время от времени к пению присоединялись далекий собачий лай и петушиный крик, широко разлетавшийся по привислинским лугам.

— Стась, пора одеваться, ксендз не будет ждать с венчанием. Опаздывать нельзя. Как это будет выглядеть, сынок?

— Я сейчас буду готов.

— Поспеши!

* * *

Кафедральный собор был почти наполовину заполнен людьми. Среди них были не только приглашенные гости, но множество любопытствующих, в основном с Халупок и Герлахова. Было также очень много местных жителей, из Подвалья, из-за Ворот или с Рынка. Обитатели Халупок пришли посмотреть, какое счастье привалило одной из их девушек. Все-таки брак с Войтеком Карчинским означал для нее большой шаг по общественной лестнице, богатство, а значит и человеческое уважение, которого бедные люди лишены, особенно в Польше, где мерой успеха всегда были и остаются деньги, неважно, каким образом добытые, — чем больше денег, тем больше уважения.

Кажется, старики Карчинские были не в восторге от этого брака, но они явно заботились о счастье сына, и потому не противились его женитьбе. Во всяком случае, они утешали себя тем, что Розалька была прекрасна, как ангел, и в этом они видели мизерную — действительно мизерную — компенсацию за то, что кроме подушки, перины, пододеяльника с наволочкой на смену и тому подобных вещей, вроде комплекта ложек, приданого она не имела.

Мы с мамой заняли место поближе к алтарю, на второй лавке под амвоном, так чтобы нам лучше было видно. Я был удивительно спокоен. Мне было как-то безразлично, что моя Розалька выходит замуж за другого. Правда, только до того момента, пока ксендз не направился к алтарю — не к самому большому, а к тому, что стоял посередине храма, на границе пресвитерия и нефа. Когда же заиграл орган, а со стороны хора, через центр собора двинулись молодые, ведя друг друга за руку, меня стала грызть ревность.

Когда молодые проходили мимо нашей лавки, Розалька кинула на меня мимолетный, но выразительный взгляд, полный ненависти, смешанный с болью и... любовью. Меня как громом поразило, мне захотелось сорваться с места, подбежать к ней и, отпихнув жениха, занять его место. Я зажмурился, чтобы не видеть, что будет происходить дальше, но заткнуть ушей не мог... 

— Да поможет нам Господь...

— Который сотворил небо и землю...

Прозвучали первые слова, за ними должны были последовать другие... и новые... новые... И с каждым новым словом, с каждой фразой Розалька всё более отдалялась от меня... Ксендз громко и выразительно спрашивал:

— А ты, Розалия, желаешь ли ты по доброй воле и без принуждения взять себе в мужья присутствующего здесь Войцеха?

— Желаю... — почти шепотом ответила Розалька.

— Не обещала ли ты кому-либо другому супружеской верности?

Розалька нервно огляделась по сторонам, теребя стебельки цветов, собранных в свадебный букет, так что оторванные листья посыпались на пол. Она молчала. Медленно шли минуты. Тишина была такой, что слышно было чириканье воробьев, сидевших на ветвях деревьев, что росли на площади перед храмом. Люди начали перешептываться между собой, с удивлением глядя на девушку. Ксендз кашлянул один раз, потом второй и повторил свой вопрос:

— Не обещала ли ты кому-либо другому супружеской верности?

Розалька по-прежнему боролась сама с собой, пока наконец с трудом не выдавила из себя:

— Нет... Не... обещала...

Шепот облегчения пробежал по собору. Церемония продолжалась. Ксендз торжественно объявил молодым:

— Да снизойдет на вас милость Господня, дабы то, в чем вы устами поклялись, делом своим исполнили. Во имя Христа, Господа нашего... Аминь.

Священник, хоть и пытался сохранить каменное лицо, однако, благословляя обручальные кольца, время от времени бросал на Розальку полные беспокойства взгляды:

— Adjutorium nostrum in nomine Domini... Benedic, Domine, anulos hos... — Да поможет нам Господь... Благослови, Господи, это кольцо... Возьми кольцо в знак супружеской верности и во имя Пресвятой Троицы, дабы с ним ты была вооружена ты щитом небесной защиты и дабы служило оно жизни вечной. Повторяй за мной:

— Я, Розалия... беру тебя... Войцех... в мужья... и обещаю тебе любовь... веру... честность и супружеское послушание... И не оставлю тебя, пока смерть не разлучит нас... Да поможет мне Господь Бог всемогущий... в Троице единый... и все святые.

Внезапно я сорвался с места и почти побежал в сторону боковых дверей, которые вели из северного нефа через небольшой придел на площадь перед собором. Покидая храм, я на мгновение обернулся и взглянул на бледную, едва держащуюся на ногах Розальку. Ксендз с удивлением в глазах посмотрел на меня, а потом на невесту, понял в чем дело, но было уже поздно...

Я присел на каменную ограду, окружавшую древний храм, и стал ждать окончания церемонии. Вскоре люди начали покидать собор, а среди них и моя мама. Остановившись у главного входа, она с беспокойством стала оглядывалась вокруг, и лишь тогда, когда заметила меня, на ее лице отразилось облегчение.

— Стась? — спросила она громким шепотом. — Что с тобой? Почему ты выбежал из костела?

— Душно, какая-то духота на меня нашла, стало тяжело в груди, не хватало воздуха. Я должен был выйти.

— Может быть, ты, болен, сынок?

Она смотрела с беспокойством на меня

— Нет, мне уже лучше, уже ... совсем хорошо... Со мной всё в порядке... Это временно было...

К нам подошла старая Ручинская с мужем.

— Дорогие господа, просим, просим к нам, на скромное угощение. Хотя бы на часик, на полчасика... Это будет честь для нас.

Мама кивнула головой, хотя я попытался отказаться.

— Пошли, Стась. Помнишь, что тетя, храни Господь ее душу, говорила за день до своей смерти? Что если бы нас пригласили, то и она бы пошла. На часик, пани Ручинская, на часик. До первых танцев. Больше, сами уж понимаете, мы не сможем. Потому что и боль в душе большая, и вообще нехорошо это...

* * *

Свадьба проходила на Халупках, в хате родителей невесты. И хотя Карчинские предлагали устроить праздник у себя, Ручинские наотрез отказались. Причин для этого было несколько, но самыми важными были две: во-первых, Розалька была единственной дочерью, а во-вторых, так велела традиция, чтобы родители невесты устраивали свадьбу. Были и другие соображения: например, что люди бы сказали, если б не они свадьбу устроили.

Комната в хате Ручинских была убрана, полностью освобождена от мебели в центре, и только у стен стояли лавки, одни — пустые, а другие — богато заставленные угощениями: бутылями с водкой, мисками с тушеной свининой, колбасами, тарелками с бигосом, холодцом из говяжьих ног, — всем этим лакомством бедняков, а также свежим, ароматно пахнущим хлебом с хрустящей каштановой корочкой и превосходными дрожжевыми лепешками без начинки, сверху только посыпанными крупной солью. Приглашенных гостей было немного, так что в доме было довольно просторно, в то же время за окном, на дороге и в саду за хатой собралась большая толпа зевак, которые, хотя и не были приглашены, все же пришли повеселиться. Для нас с мамой приготовили отдельный столик и две табуретки. Нам подали на тарелках по куску колбасы, тушеной свинины, хлеб и лепешку, по ступке ароматного тминного ликера, который к свинине никак не подходил, и специально для нас чай с араком, или, как здесь говорили, «чаёк с харакой».

Остальные гости угощались и пили водку, сначала с каким-то почти набожным благочестием, но затем, после нескольких стопок кое у кого закружилось в голове, и они затянули припевки. Один высокий и плотный мужик с красным лицом и мощными плечами — мельник из Герлахова, как мне шепнула на ухо мама, привычный к тасканию мешков с мукой, вышел на середину комнаты и чистым, громким баритоном запел:

Позвала свекровь сноху:

Зачем когти петуху?

Что ты, старая, как дура?

Чем держать он будет куру?

Для гармониста, сидевшего возле двери, это послужило как бы сигналом, и он тут же, подхватив припевку, стал наяривать на своей гармошке, а следом подключился и скрипач. Старая Ручинская взяла миску с лепешками, а ее муж — тарелку с колбасой, нарезанной большими кусками, старший дружка прихватил пару литровых бутылок водки, жестяные кружки, и они все вместе вышли угощать собравшихся за окнами на дороге, во дворе и в саду, что вызвало истинное восхищение.

— Виват! Виват молодым! — кричал какой-то босой подросток в диагоналевых штанах, кидая как можно выше и ловко подхватывая новенький суконный картуз с блестящим круглым козырьком, который, скорее всего, надел по случаю свадьбы.

Тогда мама тихонько толкнула меня в бок и кивнула головой, давая понять, что нам уже пора. Мы встали, подошли к жениху и невесте, еще раз поздравили и пожелали им всего наилучшего в совместной жизни, после чего направились к двери. Здесь мы дождались возвращения хозяев свадьбы, поблагодарили их за приглашение и угощение. Ручинские немного суетились, пробовали нас остановить, хотя знали ведь, что у нас траур, а значит, на свадьбе мы дольше не можем оставаться. Но таков был обычай, и они не хотели его нарушать. В итоге мы вышли на улицу, протиснулись через разношерстную, захмелевшую толпу и направились в сторону дома.

* * *

Я лежал в постели с широко открытыми глазами. Я давно уже оставил попытки погрузиться в омут сна. От того, что я ворочался с боку на бок, у меня разболелись все кости. Перед глазами всё время стояли Розалька и Войтек. Меня всё время преследовала одна и та же сцена: как он ее берет за руки, а она отвечает ему тем же. Мною овладело какое-то странное чувство болезненной, бессильной ярости. Оно сильно мне ударило в голову. Мне хотелось выть и, чтобы удержаться от этого, я начал кусать собственные пальцы. Наконец я не выдержал. Я вскочил с кровати, дрожащими руками, на ощупь, я отыскал одежду и, не зажигая свечи, натянул ее на себя. Стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить маму, я  открыл окно и выскочил через него на улицу.

Небо было ясным, покрытом мириадами звезд. Огромная серебряная луна лила синеватый свет и освещала мне дорогу. Часы на ратуше пробили полночь. Сам не знаю, как я оказался перед домом Ручинских. Свадьба была в самом разгаре, однако не все танцевали. Несколько подростков, напившихся до бессознательного состояния, спали под забором. В хате же, во дворе и на дороге перед домом гости с жаром отплясывали. Какой-то высокий женский голос бодро пел:

Люди говорили,

из Журавки люди,

что Розалька наша

под венцом не будет.

Нынче у Розальки

свадебка была.

Своего Войтуся

к сердцу приняла.

А со двора кто-то другой отвечал такой припевкой:

Ой, ты девушка-краса,

Да ты розочка весною.

Ой, кто тебя не полюбил,

Да тот тебя не стоит.

Ой, ты девушка-краса,

Да ты розочки цветочек,

Ой, пусть же любят все тебя.

Да послужить захочут.

И наконец, кто-то третий, явно давая понять, что молодым уже пора отправляться на брачное ложе, запел так:

— Что под юбкой у тебя?

— Там чернильница моя.

— Вот перо, чтобы писать,

Будет, что тебе качать.¹

— Горько, горько — кричали из дома.

А через несколько минут целая процессия сопроводила молодых до лестницы, ведущей на чердак, где была им устроена мягкая постель на первую брачную ночь. Стоя позади толпы, я наблюдал, как сначала Розалька, а следом за ней Войтек поднимаются наверх. Кровь ударила мне в голову, а перед глазами закружились черные пятна... Я стоял почти окаменевший, не в силах двинуться с места. Столь сильной ревности я не испытывал никогда в жизни.

Когда молодых отвели на отдых, оркестранты перестали играть, чтобы немного отдохнуть. Прекратились также танцы и припевки. Гости свадьбы угощались всем, чем могли, но больше всего водкой. И вдруг сверху, с чердака пробился через крышу высокий, вибрирующий и писклявый голос Розальки:

— Оставь! Оставь меня! Убери свои руки! Мне отвратительно быть с тобой! Прочь! Никогда, никогда ты меня не возьмешь! Никогда! Ты!... Ты!...

— Розалька... Но...

— Вон отсюда!

Я не знаю, обратил ли внимание кто-нибудь на эти крики — почти в тот же самый момент музыканты снова грянули, что есть мочи, а собравшиеся пустились в пляс, прикрикивая и притоптывая. Я же внимательно наблюдал за лестницей, приставленной к чердаку. Я не ошибся. Как и ожидал, я увидел сползающего с  ее Войтека. В два прыжка он добрался до открытого окна, протянул руку и вытащил из дома бутылку водки, а затем побежал в Долы. Все были настолько пьяны, что, кроме меня, никто, кажется, этого события не заметил.

Медленно, прячась в тени, так, чтобы меня не заметили, я пошел следом за женихом. Он сидел на траве, на краю высокого обрыва, напротив большой дикой груши, растущей на противоположной стороне оврага, и рыдал. Рыдал, как маленький обиженный ребенок. А потом начал пить. Он приложил горлышко к губам и стал вливать в свою глотку водку. Я незаметно стоял рядом в тени и наблюдал эту сцену. Меня терзали смешанные чувства. С одной стороны, я испытывал облегчение, ведь Розалька по-прежнему в душе, в чувствах оставалась... моей. С другой же стороны, мне стало жаль этого обманутого и обиженного невинного парня, жизнь которого рассыпалась в прах...

Войтек еще пару раз отпил из бутылки, а потом лег на траву, лицом к земле. Я подождал пару минут, пока он провалится в тяжелый пьяный сон, после чего я подошел к нему и перевернул на бок, подумав, что его может вырвать. Лежа лицом вниз, он мог бы захлебнуться. Хотя... Хотя, возможно, так для него было бы лучше всего... Однако я не хотел иметь его на своей совести, а кроме того, став свидетелем всему этому, я искренне ему сочувствовал. Однако в тот же миг я вздрогнул... потому что в сердце я всё же почувствовал дыхание Левиафана, демона ревности...

Перевод с польского М.В. Ковальковой

__________________________________________________

1Все припевки из собрания Колберга записаны в окрестностях Сандомира.

ПОКУПКА:

Tрадиционная книга - Россия

Tрадиционная книга - Amazon

Электронная книга - Польша

Copyright © 2017 Andrzej Juliusz Sarwa

All rights reserved.