Анджей
Юлиуш Сарва
О
БРЕННОСТИ ЭТОГО МИРА И ПОСЛУШАНИИ
СЫНОВЬЕМ
На
огромном ложе лежал старец, имевший
богатое наследство. Восковое лицо и
заостренные черты лица свидетельствовали,
что не много минут жизни ему осталось.
Время от времени он терял дыхание, словно
какой-то тяжкий груз давил ему на грудь.
–
Похоже, это уже конец, старина. –обратился
он к стоявшему у изголовья и вытиравшему
слезы полой кафтана слуге.
–
Много мы всего пережили. Ох, много! Много
верст мы прошагали и сделали немало.
–
продолжил он. – Теперь
нам приходится расставаться. Тяжело
мне будет оставлять тебя перед
неизвестностью, возможно, даже скитаниями.
–
Ясный мой пан! Еще выздоровеете! Еще
поохотимся вместе на зайцев и куропаток!
– с показной веселостью запротествовал
старый слуга.
–
Не плети чего попало, как это делают
медики, доказывая умирающему, что скоро
на свадьбе плясать будет! Вижу ведь, что
смерть –костлявая – в ногах моих стоит
и кривым пальцем меня зовет.
Расплакался
громко слуга, слушая эти слова.
–
Спокойнее, старый мой товарищ. –отозвался
господин. – И чем этот плач поможет?
Каждому из нас смерть писана. Тебя тоже
не минует. Не боюсь ее, нет! Достаточно
уже прожил. Измучен сильно и мечтаю
отдохнуть после всей этой горячки. Но
все же по двум причинам тяжело мне будет
перейти на ту сторону.
–
А какие это причины? – поинтересовался
слуга.
–
Первая – такая, что если моему сыну,
единственному наследнику, оставлю все,
что за столько лет тяжким трудом,
бережностью и предусмотрительностью
собрал, может ему от этого богатства в
голове помутиться. Гулять начнет, направо
и налево деньгами сорить, словом –
растранжирит богатство, себя до нищеты
доведет и жизнь испортит. О! Насколько
я был бы спокойней, если б знал, что
добросовестным трудом на собственную
– а в будущем может и своей семьи –
жизнь зарабатывать будет.
–
Это одна забота. – сказал слуга. – А
какая вторая?
–
Вторая тебя касается. Твоей будущей
судьбы, когда дряхлость не позволит на
кусок хлеба заработать, а никто не окажет
милосердия старику. Страшусь, как бы не
страдал ты от голода под осень своей
жизни, а может, к тому же, не остался еще
и без крыши над головой.
–
Обо мне, господин мой, не переживайте,
потому что скоро к вам присоединюсь. –
объявил слуга. – Да и о сыне своем тоже.
Добрый парень! Приветливое имеет сердце
и характер хороший. И не ленивый, за это
ручаюсь!
–
Позови его ко мне, а то в глазах у меня
уже темнеет, а хочется еще раз лицо его
увидеть, голос услышать и до сердца
притиснуть.
Когда
юноша переступил порог отцовской комнаты
и приблизился к постели, старец долгое
время не отзывался вообще, только с
любовью всматривался в лицо того, кто
был кровью из его крови, костью из его
кости.
Потом,
кивнув, чтобы сын склонился над ним, к
груди его прижал, поцеловал горячо и
вытирая тыльной стороной ладони слезы,
теснившиеся в глазах, проговорил:
–
Сын мой. Опора старости. Тобой един-ственным
одарила меня жена, твоя покойная мать.
Здесь
он замолчал, так как духу ему в груди не
хватило, а пот оросил лоб. Когда отдохнул
немного, заговорил дальше:
–
Ты должен знать, что после моей смерти
огромное состояние остается. В магазинном
подвальчике, выложенном полевым шпатом,
найдешь объемистый железный сундучок,
полный золотых монет. Есть там деньги
наши и немецкие, и с приграничного
московского государства, но найдешь
там так же франнцузские луидоры, эскудо,
дублоны, цейхины…
–
В другом сундучке я собрал потрясающую
бижутерию. Перстни, броши, цепочки и
многое другое. Замок наш прекрасно
меблирован, полон драгоценных изделий
с Персии, Турции, Арабии, из Бухары и
Самарканда и немногим уступает резиденциям
наиглавнейшим в королевстве вельможам.
Он
снова приостановился, хватая воздух
широко открытым ртом, а когда минул
достаточно значительный отрезок времени,
заговорил снова:
–
Все это, добро всякое: драгоценности,
мебель, ковры, меха дорогие, лошади и
скот, все это досталось мне тяжким
трудом, упорной борьбой с ежедневной
нищетой… По много раз бросал я вызов
судьбе. Много раз жестокая судьба бросала
меня на колени. Бывало, сомневался, что
когда-либо смогу ее перебороть, и все-таки
не снижал усилий.
–
Теперь, когда я уйду в лучший мир, все,
что было моим, станет твоей собственностью.
Такова закономерность. Что теперь
сделаешь с этим огромным наследством
– не мое дело. Можешь им пользоваться,
пока не исчерпаешь, хватило бы тебе
только сил и здоровья. Но все же помни,
что золото, серебро и камни, ковры и
мебель, поля и пастбища, замок, скот и
своры псов – все это только ничтожность
мира сего. Пыль, прах и ничто.
–
Оглядись, сын мой, вокруг. -продолжил
он.
–
Оглядись внимательно,
разгляди, сколько нищеты, мучений и
несчастья! Не будь гордым и высокомерным
с того только повода, что родился в
замке, а не где-нибудь в дымной избе, и
что спал на шелках и позолоте, а не на
охапке соломы.
–
Подумай о несчастных, у которых желудок
постоянно присыхает к позвоночнику, у
которых жены так тяжко трудятся, что
теряют свою женственность задолго до
того, как постареют, в то же время их
дети больше на испуганных зверьков
похожи, а не на человеческие существа.
Сын,
слыша отцовские слова, заплакал, жалостью
проникнутый, припал к рукам родителя,
взял их в свои ладони и осыпая поцелуями,
сказал:
–
Что мне с этого богатства, если тебя
утрачу? Не беспокоюсь я о золоте и
серебре, не о рысаках породистых кровей,
а наименьше об этом замке, который своими
стрельчатыми башнями господствует над
окрестностями.
–
Могу ли я тебя понимать так, что
отказываешься ты от принадлежащего
тебе наследства? – спросил умерающий.
–
Не иначе, как так. Не хочу ничего. Ничего!
–
Обдумай это, сын мой, еще раз. И обдумай
хорошо!
–
Обдумал. – ответил молодец. – Вполне
мне хватит головы на плечах для мышления,
а рук для работы.
Тут
же старик приказал перенести себя вместе
с кроватью в одну из хат на селе, а когда
оказался там, обратился к сыну:
–
Теперь смотри внимательно в окно.
Едва
проговорил эти слова, как страшный
грохот сотряс воздух. Задрожала земля,
клубы дыма и пыли затмили солнечный
блеск. А на том месте, где до этого гордо
возносились стены замка, башни, ворота,
башенки, виднелась только груда обломков,
по которым местами, питаясь искореженными
стропилами и досками, ползали языки
пламени.
–
А теперь прощайте. – сказал старик сыну
и старому слуге, и тут же испустил дух.
Долго
юноша стоял, как окаменелый, не понимая,
почему отец наказал в последнюю минуту
своей жизни уничтожить то, что с таким
трудом собрал и чем гордился.
Долго
юноша плакал о родителе, который много
лет был ему одновременно отцом и матерью.
–
Не плачьте, панич. – утешал его старый
слуга, которого бывший пан оберегал
своим покровительством. – Не плачьте.
Время лечит всякие раны, даже найтяжелейшие.
Так и вашу вылечит. Не сейчас, так через
месяц, не через месяц, так через год.
Если захотите, не оставлю вас никогда.
Посоветую, подскажу, помогу, если будет
потребность. Я же вас, панич, вынянчил
на своих коленях и считаю за сына.
–
Спасибо тебе, старый, сто раз спасибо.
Не познаешь при мне беды, всегда будешь
иметь крышу над головой и живот полный.
А сейчас самое главное – подумать о
похоронах.
Когда
скорбные торжества подошли к концу, и
комья желтой глины, гремя о крышку,
начали падать на гроб, чтобы вскоре
укрыть его, когда гробовщик укладывал
холмик земли над простою могилой – так
как старый пан не пожелал лежать в могиле
из камня – его сын созвал все село на
площадь перед костелом.
Когда
наконец собрались все: мужики, бабы,
детвора, – обратился к ним с такими
словами:
–
Вы, конечно, знаете, отец мой, покойник,
немалое оставил богатство. Могл бы,
пользуясь им, до конца жизни не знать
беды, – только есть, пить и веселиться.
И то не знаю, смогл ли бы все истратить…
Вздох
удивления пронесся над собрав-шимися.
–
Но я – продолжил молодой пан. – решил
иначе. Или я не имею здоровых рук? Или
не имею головы на плечах? Или не хватает
смелости? Воображения? Терпения?
–
Так послушайте, что постановил с моим
наследством сделать. Что имею – все
разделю среди вас! Себе не оставлю
ничего, кроме того, что ношу на себе, да
несколько монет, чтобы первые недели
не умерал с голода.
Шум
поднялся большой среди толпы крестьян.
Не было конца благословениям. А радость
такая воцарилась среди собравшихся,
что только для того, чтобы увидеть это,
стоило раздать среди бедняков не только
это богатство, но даже больше.
Молодой
пан, оставив недвижимое и движимое
своему доверенному, наказав ему, чтобы
справедливо разделил все среди
нуждающихся, взял в руки подорожный
посох, с верным, старым слугой вместе,
пешком двинулся к столице.
Хотя
поначалу шляхта – разузнав о потрясающем
жесте юноши, – взяла его на языки,
насмехаясь над ним немилосердно. Ха!
Принимая его даже за сумасшедшего.
Позже, видя его правоту, доброту,
трудолюбие и скромность, переменила
мнение.
А
его величество король – услышав эту
историю – задумался глубоко, а потом
сказал:
–
Поставьте перед моими глазами этого
человека.
Очень
скоро – приказание монарха! – тот уже
стоял перед ним, и владыка произнес:
–
Людей таких как ты, встретишь редко,
слишком редко. Не более одного на десять
поколений. Грехом было б и недостойностью,
если б я не захотел воспользоваться
таким достоинством твоего сердца. С
этого момента будешь ты одним из моих
дворян и советников.
Поблагодарил
молодец своего господина, склонился
низко перед его величеством и сколько
хватило сил, старался, чтобы тот в нем
не разочаровался.
Вскоре
так же – благодаря уму и расторопности
соединенных с необычным трудолюбием и
полным отсутствием корыстолюбия –
приумножил славу и богатство своего
края, а монарх в награду за эти заслуги,
поставил его первым наместником в
королевстве.
Перевод
Анатолия Дячинского
Источник:
Андрей Сарва, Наша общая радуга,
Сандомир 1999
